"Алая роза" и "Иван-саксонец". Март 1945-го.

"4 марта в течение каких-то нескольких часов 4-й танковой дивизии было неожиданно приказано покинуть район севернее Хайдероде и отправиться в Бютов (Бытув), расположенный в 50 километрах, чтобы "восстановить положение" на участке 32-й пехотной, дивизии.
    Уже 5 марта 35-му танковому полку пришлось ввязаться в тяжелые оборонительные бои под Гросс-Тухеном, в 12 километрах к югу от Бютова, потому что оборонявшая этот участок пехота "уже едва ли могла удержать его". Таков был приказ штаба корпуса. В ходе этих боев мы уничтожили 12 советских танков и одно самоходное орудие. Но тем временем отход наметился и на участках двух соседних дивизий, стоявших к западу от нас. Фронт рушился.

    В этой критической ситуации в 11.30 вечера 5 марта в 4-й танковой дивизии был получен приказ штаба армии: "Сформировать бронированную боевую группу для переброски по железной дороге в Дамерков, в 6 километрах западнее Бютова. Командование ею поручается полковнику Кристерну!"
    В ситуации на фронте наметились драматические изменения. В это время мы еще не подозревали, что передовые отряды Красной Армии 5 марта уже вышли к померанскому побережью Балтийского моря близ Кёслина, а наша 2-я армия оказалась отрезанной от родины, так что ее снабжение теперь можно было осуществлять только по морю.
+++++++++++
   Шел снег, когда к 9 часам утра транспортный эшелон отправился со станции Бютов. Видимость становилась все хуже и хуже. Это было даже к лучшему, так как снежная пелена скрывала нас от советских штурмовиков и бомбардировщиков. Однако мы испытывали смешанные чувства из-за этой неопределенности, и будущее казалось нам молочно-непроницаемым. О последних передвижениях противника не было известно ничего.     Воздушной разведки больше не существовало,как не существовало и фронтовой разведки, так как горючего не хватало ни для авиации, ни для бронетехники. Даже показания пленных мало чем могли помочь.
   Поэтому нам было приказано держать оружие наготове, так как, возможно, нам придется вступить в бой сразу же после выгрузки. Все рации были настроены на прием новых приказов и сообщений, но самим нам было строго приказано соблюдать тишину в эфире, то есть не передавать никаких радиограмм, чтобы не выдать наших передвижений и места назначения, так как советские станции подслушивания и радиоперехвата не дремали. Дымовые приборы танков были также наготове, чтобы в случае опасности немедленно установить дымовую завесу.
   Товарный эшелон медленно двигался на север, иногда замедляя скорость почти до минимума. Станции, через которые мы проезжали, были пусты, не было даже железнодорожного персонала. По обеим сторонам от путей не было заметно ни малейших признаков жизни. Наш эшелон призрачным силуэтом скользил сквозь снежную дымку. Локомотивы были прицеплены в середине состава.
    Каждый танк стоял на открытой платформе, наблюдая за окрестностями, чтобы в случае надобности сразу вступить в бой. Сходни для разгрузки лежали рядом в товарных вагонах, чтобы быть всегда под рукой. За все годы войны нам еще никогда не приходилось передислоцироваться на новый участок фронта с такими мерами предосторожности.
   В баках оставалось горючего примерно на 30 километров пути, снарядов также было немного. Короче говоря, положение было дерьмовое, настроение - еще хуже. Никто еще не знал в точности, что происходит. Мы не догадывались, что уже ввязались в состязание с советскими дивизиями за то, кто быстрее выйдет к Балтийскому морю.
   Ближе к вечеру из штаба корпуса была получена радиограмма, которая только подлила масла в огонь. "Противник прорвался на участке 23-го армейского корпуса, - сообщалось в ней. - Он движется к Данцигу. Бронированной группе 4-й танковой дивизии приготовиться к бою!"
    С наступлением темноты наш эшелон остановился в ложбине, где железнодорожные пути уходили чуть вниз и были скрыты за насыпью. Наутро 7 марта, уже подъезжая к станции Дамерков, расположенной в 25 километрах к юго-западу от Лауэнбурга (Лемборк), мы получили новую радиограмму: "Дамерков занят противником!"
    Полковник Кристерн тут же приказал остановить состав, пока нас не успели заметить со станции. Вдали слышались звуки перестрелки. Но ведь была и еще одна станция Дамерков, которая находилась на той же ветке железной дороги между Бютовом и Гросс-Тухеном, которая еще днем раньше была у всех на слуху. Мы могли только гадать, о каком именно Дамеркове идет речь, так как мы даже не могли запросить уточнений по рации - нужно было соблюдать радиомолчание.
   Полковнику не оставалось ничего другого, кроме как самому отправиться на разведку на своей бронемашине, оснащенной рацией, вместе с несколькими связистами. Для этого пришлось буквально сбросить из вагона эту "огненную колесницу", так как мы не могли пойти на риск, ни продолжив свой путь на поезде, ни выгрузив танки, для которых было слишком мало горючего. Кристерн временно передал командование броневой группой своему адъютанту, гауптману Петрелли.
++++++++++++++
   Наша командирская машина по полю добралась до асфальтированного шоссе, ведущего к Дамеркову. Сначала мы ехали со всеми предосторожностями, но затем несколько осмелели. Вот уже пройдено два километра - и ничего, ни противника, ни наших войск на всем пути. До сих пор мне редко приходилось видеть настолько вымершую местность - ни звука, ни выстрела. От этой призрачно пустынной местности мне скоро стало как-то неуютно.
   "Так не может быть! - высказал я наконец свои сомнения. - Разумеется, немецких войск здесь уже не может быть, но нам должны были бы встретиться хотя бы обозы или машины тыловых служб!"
   Полковник Кристерн, продолжая смело вести машину вперед - пожалуй, даже слишком смело, на мой взгляд, - только небрежно повел головой.
   Мы ехали все дальше и дальше, только еще быстрее, но всюду видели все ту же картину. Вдруг мне показалось, что я вижу вдоль дороги свежие, хорошо замаскированные снегом земляные насыпи, а среди них - кусты, которые абсолютно не вязались с окружающим зимним пейзажем.
- Герр полковник, взгляните в бинокль туда! - крикнул я.
- Вы что, уже наложили в штаны, Шойфлер? - ответил он.
Я, конечно, за годы войны успел привыкнуть ко всяким грубостям, но такого не мог вытерпеть даже от своего командира. Поэтому мой ответ прозвучал несколько громче и резче, чем я хотел:
- Нет, черт возьми. Просто я сыт по горло этим еще с прошлого раза!
Как-то однажды из-за подобной выходки полковника нас всех чуть не прихлопнули. Обер-вахмистр Вегенер погиб тогда совершенно ни за что, а я сам получил осколок в подбородок и лопнувшую барабанную перепонку, которые до сих пор напоминали мне об этом.
   Полковник Кристерн, этот суровый вояка, который привык сам водить в бой свой 35-й танковый полк, при этом, иногда позволяя мне сказать пару слов, на этот раз взглянул на меня чуть ли не с испугом.
   Но у меня уже не было времени, чтобы извиниться за свою резкость, так как в этот момент я заметил среди заколыхавшихся кустов характерные советские каски. Вот одна, вот еще, и еще! А вон и огромный ствол тяжелого противотанкового орудия, который нацелен прямо на нас!
- Мы в самой гуще русских! - закричал я прямо в ухо смутившемуся полковнику.
Тот, будучи неисправимым оптимистом, все еще сомневался. Поэтому я толкнул водителя в поясницу и крикнул:
- Слева гравийный карьер! Полный газ, и ныряй туда!
- Да кто здесь вообще командует? - заорал было на меня полковник, но слова застряли у него в горле, так как в этот миг над нашими головами просвистел первый противотанковый снаряд. Водитель до упора надавил на рычаг газа и помчал - вернее даже, полетел над заснеженным полем, а потом резко затормозил, когда мы скрылись за гравийным откосом. В это же мгновение над нами разразился целый ураган огня.
  Полковник, ненавидевший подобные поспешные импровизации, несколько секунд оцепенело смотрел на меня. Наконец его массивное лицо вновь ожило. Движением подбородка он подозвал меня к рации: "Шойфлер, сообщите им!"
   Я натянул наушники и повернул переключатель на "передачу", пока экипаж машины во главе с командиром пытался снять со станка пулемет, доставал автоматы и ручные гранаты и занимал оборону. Но, едва добравшись до верхнего края карьера, они со всех ног ринулись назад. Каждому из нас четверых было ясно, что от этих ближайших минут зависела его жизнь, которая, честно сказать, не стоила в тот момент ломаного гроша.
- Альпийская роза, Альпийская роза, Альпийская роза! Срочно выйдите на связь!
Наконец в наушниках что-то засвистело и заквакало. Раздался голос радиста:
- Альпийская роза слушает. Что случилось? Они тоже слышали звуки пальбы.
- Мы недалеко от Дамеркова окружены русскими, срочно требуется помощь. Немедленно сюда со всеми танками!
- Это Альпийская роза, вас понял. Где именно вы находитесь? Три танка уже движутся к вам. Оставайтесь на этой частоте.
- Мы в гравийном карьере справа от шоссе, в одном километре от города, под сильным обстрелом. Двигайтесь вдоль асфальтированного шоссе. Жмите что есть мочи! Мы подадим сигнал красной ракетой.
Наверху уже рвались ручные гранаты, советские пулеметы трещали уже совсем близко. Некоторые гранаты взрывались в самом карьере, и их осколки звонко стучали по бронированным стенкам нашей машины.
- Альпийская роза, где вы? Я запускаю вторую красную ракету, видите ли вы ее?
Тут в эфире раздался дьявольский ликующий смех:
- Альпийская роза, вы уже прочли свою молитву? Сейчас черти явятся по вашу душу!
Этот чертов русский радист с саксонским акцентом, которого мы прозвали "Иван-саксонец", преследовал нас своими шуточками в радиоэфире от самого Шветца. Но нет, живыми они нас не возьмут, подумал я.
Я крикнул полковнику:
- Три танка уже идут к нам на помощь. Они должны быть уже здесь! Тот только небрежно махнул рукой в ответ и снова принялся палить из своего автомата. Он снова чувствовал себя в своей стихии.
Мне показалось, что сквозь грохот выстрелов я слышу шум моторов.
- Альпийская роза, стреляйте, что есть мочи, чтобы эти братки хоть на секунду забыли о нас!
Со стороны шоссе донеслись взрывы фугасных снарядов. Наш экипаж, ободренный, возобновил огонь с новой силой, в то время как выстрелы русских становились все глуше, явно удаляясь от нас.
  Я бросил трубку рации и вскарабкался на склон карьера. Боже мой, что за зрелище! Наши три танка на бешеной скорости с ревом промчались по заснеженному полю, стреляя из всех стволов. Не встречая препятствий на своем пути, они обрушились на позицию противотанковых, так что только клочки полетели.
Я снова бросился к рации. Из трубки все еще доносился издевательский голос "Ивана-саксонца":
- Ну что, с вами уже покончено? Черти уже забрали вас в пекло?
На протяжении уже пяти недель я каждый раз сдерживал себя, чтобы не ответить этому парню, чтобы не выдать себя и не показать, что мы его слышим. Но на этот раз мне стоило большого труда удержаться, чтобы не выкрикнуть ему в ответ в трубку: "Хрена вы получили!"
   Оба радиста и водитель, с трудом переводя дыхание, подбежали к колымаге и заняли свои места. Только тут я смог осознать наше чудесное спасение. После того как ты уже стоял одной ногой над пропастью, трудно удержаться от какой-то злобной радости.
   Полковник неторопливо подошел ко мне, улыбнулся несколько смущенно, обозвал меня «баварским боровом» и ткнул кулаком в грудь - у него это считалось дружеским жестом.
   По рации мы связались со штабом 4-й танковой дивизии, чтобы доложить о нашем положении и местонахождении, так как радиомолчание все равно уже было нарушено и в штабе должны были узнать о том, что русские уже в Дамеркове.
++++++++++++
  В ответ мы получили "срочную радиограмму": "Новое положение. Советские танки наступают на Картхауз. Немедленно подготовиться к выступлению. Срочно пробиваться к Картхаузу!"
   Наши три танка, которые тем временем уже вышли к восточным окраинам Дамеркова и успешно продвигались дальше, были срочно отозваны назад по рации. Гауптман Петрелли, который был в курсе всех радиосообщений, доложил, что эшелон разгружен и все танки готовы выступить на Картхауз (Картузу).
Но Картхауз лежал в 50 километрах к востоку от нас, прямо на подступах к Данцигу. Это, должно быть, какая-то ошибка!
    После короткого совещания командиров броневая группа Кристерна двинулась на восток по асфальтированной дороге Штольп (Слупск) - Данциг. Вначале на шоссе не было ни души, но вскоре нам стали попадаться заблудившиеся подводы с беженцами. Чем дальше мы продвигались на восток, тем оживленнее становилась дорога. Внезапно мы оказались посреди целой толпы. Царил совершенный хаос. Одни стремились добраться от Картхауза к Штольпу, другие по той же дороге направлялись в обратную сторону. На перекрестках теснились колонны беженцев, двигавшихся на север, другие, наоборот, стремились на юг. По таким дорогам трудно пробиться даже на гусеничном транспорте. Как будто вся Западная Пруссия собралась в дорогу!
    Одному танковому разведывательному подразделению на трех машинах было приказано оставаться на развилке дорог у Зирке для охраны беженцев, распутать этот клубок людей, разведать дорогу на север и направить колонны беженцев в этом направлении. В результате танкам не оставалось иного выхода, кроме как срезать путь через поля, хотя это увеличивало расход горючего.
    Но командиру полка и это казалось слишком медленным, тем более что под Картхаузом разворачивалась настоящая катастрофа. Поэтому полковник на своей бронемашине, прихватив с собой взвод бронетранспортеров из 4-го танкового разведывательного батальона, отправился вперед.
++++++++++++
   Прибыв в Картхауз, он явился к местному коменданту. Тот - пожилой полковник резерва - беспомощно взирал на этот хаос, от которого у него уже начали сдавать нервы и с которым он ничего не мог поделать. Поэтому во второй половине дня 7 марта командование корпуса назначило комендантом города полковника Кристерна. Это означало, что и я со своим полковым взводом связи теперь автоматически должен был взять на себя задачи по обеспечению радио- и телеграфной связи гарнизона города.
   В качестве первоочередной меры на южных и юго-восточных окраинах города было выставлено охранение из машин 4-го танкового разведывательного батальона. В городе была полная неразбериха. Все въезды и выезды из города были запружены колоннами беженцев и обозными машинами и подводами. В результате отсутствия ясной информации о положении на фронте люди бросались то в одну сторону, то в другую. Вдобавок огромное количество машин с пустыми баками загромождало дороги. Из-за этого из города уже нельзя было двинуться ни вперед, ни назад. Необходимы были срочные меры.
   Полковник Кристерн послал всех свободных от других обязанностей офицеров и унтер-офицеров регулировать движение на дорогах. На всех перекрестках, выездах из города и в других важных пунктах были установлены посты телефонной связи, причем на это потребовалось не так уж много кабеля, так как местная телефонная сеть еще работала. На каждом из таких постов было выставлено несколько солдат.
   Были разведаны обходные проселочные дороги для гужевого транспорта, так что часть колонн была направлена по ним. Между тем гонка, конечной целью которой были Данциг и Гдинген, вступала в свою решающую фазу.
   Тем временем наступающие части Красной Армии уже давно оставили немецкие войска у себя за спиной и к вечеру 7 марта стояли перед Зеерезеном, находившимся в 5 километрах к юго-востоку от Картхауза. Наша танковая ремонтная мастерская только незадолго до того успела перебраться оттуда в Цоппот.
   Все требовали подвезти горючее. Какая польза от танков, если они неподвижно стоят без дела где-то на проселочной дороге! На наше счастье, владелец гражданской автозаправки в Картхаузе предоставил .в наше распоряжение свой припрятанный "неприкосновенный запас" и помог сориентироваться на местности. На двух бронетранспортерах нам удалось доставить 4 бочки бензина для наших танков, застрявших в Моосвальде.   Конечно, этого было мало: бензин испарялся, как капля воды на горячем камне. Но мы надеялись, что этого хватит, чтобы доехать до Картхауза.
    В первой половине дня 8 марта в город вошли первые танки. Их немедленно отправили в Зеерезен, где буквально на последних каплях бензина они все же сумели отбить село у русских. Но те в это время захватили Боркау, другое село, расположенное в 6 километрах к востоку от Картхауза. Взвод 4-го танкового разведывательного батальона одним махом занял Цуккау, расположенный всего в 20 километрах от Данцига. Положение становилось еще более запутанным, чем когда-либо прежде.
   Между Зеерезеном и Боркау в линии обороны образовалась брешь, через которую танковые и стрелковые советские части 8 и 9 марта беспрепятственно прорвались на север. Они заняли Кобельсдорф и Зеефельд и блокировали главные магистрали на Данциг, Цоппот и Гдинген.
  Нам нечем было остановить их, поэтому нам оставалось только беспомощно наблюдать за этим. Все - от водителей танков и заряжающих до лейтенантов и фельдфебелей с Рыцарскими Крестами - бегали по окрестностям с пустыми канистрами, выпрашивая у обозников хотя бы литр бензина, чтобы можно было по крайней мере вывести танки на огневые позиции. Было обидно буквально до слез." - из воспоминаний лейтенанта танкового разведовательного батальона 4-й танковой дивизии вермахта Х.Шойфлера.

Спасибо