«Дэйли Бостон Глоуб», 6 ноября 1942 года.

На Ржевском фронте с Красной Армией

Говорят, что, если поскрести русского, получится татарин, но у кого хватило бы смелости связываться с татарином? Наш водитель, которого я прозвал Иван Грозный, провокатор и смутьян похлеще любого татарина. И, конечно, все то время, что мы находились в расположении генерала Дмитрия Лелюшенко, Ивана никто не мог заставить залатать бензонасос в нашей машине. Из-за этого мы и оказались случайно в десять часов вечера у Екатерины Рубцовой и двух ее дочерей.

Наверное, с ними нас свел бог, потому что всего лишь за час до этого мы свернули со своего обычного маршрута и поехали параллельно линии фронта. Машина зачихала и замерла. Мы оказались в одной из прифронтовых деревень. Майор Арапов пошел в первую попавшуюся избу и сразу позвал нас за собой.

В дверях, улыбаясь, стояла блондинка лет 28. Когда мы вошли в большую комнату, то увидели Рубцову-мать лежащей калачиком на кровати с железным изголовьем. Она не вставала, лишь прошептала: «Заходите, заходите». В комнате были еще два солдата и одна девушка в сером свитере и синем берете. Это была Антонина, дочь Рубцовой, как мы узнали позже, а блондинку звали Галиной, она была невесткой, приехавшей из оккупированного Смоленска.

Антонина и Галина поставили греть самовар и стали собирать по всему дому стулья для Ильи Эренбурга, майора Арапова, двух солдат и меня. Между тем, Рубцова-мать перевернулась на один бок, а голова ее лежала на подушке так, чтобы ей все было слышно. У нее были типичные славянские крестьянские черты: немного вздернутый нос и глубокие морщины, хотя ей, видимо, было не больше 50 лет.

- Сегодня не бомбили, - сказала Рубцова-мать из своего угла. - Наверное,
потому что воскресенье.

Потом она засмеялась от мысли о том, что немцы могли пощадить людей в святой день. В это время мы с Эренбургом курили трубки, а Антонина рассказывала нам о том, как немцы захватили их деревню.

Отца застрелили

- Пришли немцы в октябре и были здесь до 31 декабря, - сказала Антонина. - Забрали всех кур, свиней, коров. Обыскали каждый дом и взяли все, что им захотелось. Посмотрите. У нас и мебели-то не осталось. Мы себе нашли этот стол только после того, как они ушли. Видите, в шкафу только пара тарелок: остальное они либо разбили, либо унесли с собой. Отца застрелили. У нас в деревне и в районе много людей поубивали. Антонина рассказывала нам это без видимых эмоций - как старую историю, которую уже пересказывала много раз. Но бойкая украинка Галина с жаром перебивала:

- Когда я сюда приехала в январе с другими возвратившимися, все нас
встречали, плакали, слезы по щекам у них катились. Почти в каждой семье немцы кого-то убили, и у каждого почти все, что было либо украли, либо разбили. Мама и Антонина здесь были все время.

- Мне обидно, что мы не смогли вас принять по-людски, - добавила Антонина.

Потом, отвечая на наш вопрос, она рассказала:
- Одна соседка наша пошла в партизаны. Немцы ее убили. Еще одну девушку, мы с ней очень дружили, немцы посадили в тюрьму. Не знаю, что они с ней делали там, но она себе после этого вены порезала. Тут я спросил, сколько человек немцы убили в этом районе.

128 убитых

- В нашем районе убили 128 человек, - говорит Антонина. - Восемнадцать из них повесили. И большинство не были партизанами. Они вообще ни в чем не виноваты. Одного мужика по фамилии Тишкин вешали шесть раз. Каждый раз люди успевали снять его с веревки - тогда приходили немцы и снова его вешали.

Была еще девушка-партизанка. Она все кричала: «Да здравствует СССР!» Ей отрезали язык, а потом застрелили.

- Так и было! - восклицает Рубцова-мать. - Мне рассказывали люди, которые там были. Немцы наших убивали почти всегда на глазах у всей деревни.
- В соседней деревне Луковиниково фашисты обвинили мальчика в том, что он украл еду, - продолжала Антонина, - но он убежал. На глазах у всех повесили его отца и оставили тело висеть еще четыре дня. В другой деревне повесили 8-летнего мальца, у которого в кармане нашли нож. А одного мужика, у которого в карманах нашли телефонный провод, повесили на деревне прямо перед нашим домом.

Пока Антонина и Галина рассказывали, мы узнали, что единственный сын мамы Рубцовой, брат Антонины, ушел на фронт и числится пропавшим без вести уже много месяцев. Уже шесть месяцев нет вестей от мужа Антонины. Муж Галины, естественно, тоже на фронте.

- Боюсь, остальные уже не вернулся, - прошептала Рубцова. - Там мы втроем и останемся. Галина между тем разливала чай, а Антонина принесла большой кувшин молока.
- Прошлой весной завели еще одну корову, - сказала она.

Стоу решил устроить праздник

Молоко было отличное: свежее, деревенское. За последние 15 месяцев я пил молоко только в третий раз. Тут я вспомнил, что у меня была припасена бутылка водки, которую я берег для особого случая. Этот наш визит мне казался как раз таким случаем. Я вынул бутылку из своего рюкзака и помахал ей перед Рубцовой.

Никогда не забуду действия, которое эта бутылка произвела на Рубцову. Она села в кровати и улыбнулась так широко, что были видно ее десны. Потом спрыгнула на пол стремительно, как 20-летняя девушка. По другим женщинам было видно, что в их дом пришел праздник. Галина подбежала ко мне со стаканом.

- Вот один остался. Остальные немцы побили, - сказала она. Так мы и стали пить из одного стакана, и внезапно эта аскетичная комната, с одним лишь половым ковром и голыми стенами преобразилась в радостное место. Пока мы ели черный хлеб с сыром, Рубцова-мать показывала нам фотографии своего мужа, пропавшего без вести сына и мужа дочери. Затем она передала нам карточку той самой девушки, которая порезала себе вены, и стала говорить со слезами в голосе, какая замечательная это была девушка.

- Мама, не плачьте, - упрекала ее Галина. - Нужно взять себя в руки. Сколько немцев еще нужно поубивать. Никого кроме меня, похоже, не интересовало молоко - а я пил его стаканами.

- Сегодня мы копали картошку, - сказала Галина. - Никогда раньше я этого не делала. Муж мой работал в банке, и жили мы очень хорошо. У нас всегда было все, что только можно пожелать: икра, сладости, всё. А теперь нам, женщинам, приходится работать за мужчин. Знаете, женщины в России самые сильные. Если бы не оставалось мужчин воевать, мы бы пошли. Здесь мы следим за тем, чтобы не приземлись немецкие парашютисты. Если бы вы пришли сюда сами по себе, - сказала она мне, рассмеявшись, - мы вас быстро поймали бы. У Галины было живое, умное лицо, но внезапно она помрачнела:
- Если бы не война, мы так весело бы жили. А теперь наша жизнь разрушена. Ничего уже не будет как прежде. С яростью в голосе добавила:
- Мы должны раз и навсегда уничтожить немцев. Вот это и есть голос крестьянской России. Эти люди тоже воюют за свою страну в каком-то смысле.

От керосиновой лампы шел тусклый, мягкий свет. Два солдата улеглись на полу на матрасе, рядом со стулом Галины. Эренбург сидел, подобрав ноги, у стола. Из-за своих длинных густых волос, торчащих в разные стороны, он был похож на потрепанного попугая. Антонина и Галина весело смеялись какой-то шутке, и тут Галина начала петь. У нее был приятный, сильный голос, и, как и все украинцы, она вкладывала всю
душу в песню:
- Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.

Вскоре девушка, майор Агапов и два солдата запели:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится на головой,
Крутится, вертится, хочет упасть…
Ах! Где эта улица, где этот дом?
Где эта барышня, что я влюблен?

Они пели много русских песен, и, в основном, песни были веселые. Лица Галины и Антонины раскраснелись от радости. На улице по-прежнему гремели орудия, но мы не слышали их. Я сидел и слушал эти песни, слушал все, что происходило вокруг меня, впитывал в себя весь уклад русской жизни, который никто никогда не сможет уничтожить.В этой избе не осталось мужчин. Возможно, никто из этих ушедших уже не вернется сюда. И все же в этой избе оставалось то, что Гитлер со всей своей армией так и не смог уничтожить и не уничтожит.

«Крутится, вертится шар голубой…
Крутится, вертится, хочет упасть».

Уже наступало утро, и Рубцова откуда-то принесла еще один матрас и
стала мне показывать на свою кровать. Я стал говорить Эренбургу, что это неудобно, что я не могу.
- Она очень обидится, если вы откажетесь. Вы должны лечь спать там, где она говорит, - сказал мне Эренбург. Рубцова-мать легла с Антониной на матрасе у окна, как будто нет ничего необычного в том, что женщина 50-ти лет ложится спать на полу для того, чтобы гостю было удобно.

Галина осталась спать в крошечной комнате со своим 4-летним Юрой. Эренбурга положили спать в другой комнате, а мы вшестером остались в большой комнате, но только один я, американский гость, спал в кровати.

На следующее утро, где-то около семи, Антонина пошла в колхоз копать
картошку. Улыбающаяся и опрятно одетая Галина ушла чуть позже на работу в военный телеграф неподалеку. Рубцова-мать и маленький Юра вышли на улицу помахать нам на прощанье. Юра сидел на переднем сиденье машины с Иваном Грозным. Мы видели, что ему ужас как хочется прокатиться, но он не просил нас. Он просто стоял и махал. Говорил нам: «До свиданья!»

Так мы и отправились на ржевский фронт.

соц. сети.