fly

Войти Регистрация

Вход в аккаунт

Логин *
Пароль *
Запомнить меня

Создайте аккаунт

Пля, отмеченные звёздочкой (*) являются обязательными.
Имя *
Логин *
Пароль *
повторите пароль *
E-mail *
Повторите e-mail *
Captcha *
1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 Рейтинг 4.42 (6 Голосов)

Читая дневники и воспоминания свидетелей тех или иных событий, мы попадаем в другую эпоху, видим события глазами очевидцев. 

В Государственном архиве Автономной Республики Крым хранится ряд дневников и воспоминаний. Одним из самых интересных нам представляется дневник симферопольца Хрисанфа Гавриловича Лашкевича (Государственный архив АР Крым. — ФП–156 / Крымская комиссия по истории Великой Отечественной войны. — Оп. 1, д. 31, л. 51—115). В дневнике отражены события, происходившие в начальный период Великой Отечественной войны и период оккупации Симферополя немецко-фашистскими войсками в 1941–1944 гг. 
К сожалению, об авторе дневника известно немного. 

Хрисанф Гаврилович Лашкевич родился в 1860 г. в Макеевке (ныне Донецкая область). Зубной врач по профессии, он прибыл в Симферополь из Харькова в 1916 г., поселился в доме № 6 по Фабричному спуску, где и прожил всю оставшуюся жизнь. 

В книге для прописки граждан за 1942–1944 гг. записано, что Лашкевич Хрисанф Гаврилович, вдовец, инвалид-пенсионер, находится на иждивении Тихонова Сергея Васильевича (вероятно, приемного сына или племянника). В период оккупации в квартире проживали еще несколько человек. 

Окунувшись в водоворот событий тех лет, русский интеллигент Лашкевич писал: «На правах наблюдателя событий... я считаю себя обязанным... записывать то, что я видел и слышал». 
X.Г. Лашкевич писал свой дневник на отдельных листах и прятал их. «Так, что и сам не найду», — констатировал он. Часть дневника он закопал в разрушенном доме. 

После освобождения Симферополя от фашистов 23 апреля 1944 г. была создана Крымская комиссия по истории Великой Отечественной войны. Члены комиссии через средства массовой информации обратились к населению с просьбой сдавать документы этого периода. Вероятно, после этого обращения части дневника были собраны воедино и сданы в комиссию. В силу различных причин (неполная сохранность и т. д.) дневник был переработан, в него были внесены коррективы, соответствующие государственной политике того времени. 

При подготовке публикации была поставлена задача донести до читателя документ в том виде, в котором он сохранился в архиве: без сокращения текста, с сохранением корректив, внесенных автором при передаче дневника в Крымскую комиссию по истории Великой Отечественной войны. Но по этическим соображениям был вычеркнут ряд имен и фамилий людей, окружавших X.Г. Лашкевича в период написания дневника, о которых в тексте имеется негативная информация. Имена же и фамилии погибших симферопольцев оставлены без изменений. 


М.Н. Шульженко, ведущий специалист Государственного архива АРК 


* * * 
" 1941 год 
22.VI.1941 года. 13 часов 

Выступление Молотова по радио: война Германии против нас. Я давно ждал этого, я был уверен в этом, я предсказывал это год назад и предупреждал знакомых за 3–4 месяца до сегодняшнего дня, — казалось бы, я был подготовлен не только к известию о войне, но и к варварству и предательству немцев, и все-таки это известие как бы оглушило меня и наполнило ужасом. 
Я тотчас почувствовал как бы болезненное сжатие сердца — тупую боль. Беспорядочные мысли о звериной злобности, разбойничьей беспощадности, диком варварстве тысячелетнего славянского врага смешались с мыслями о возможности распада моей родины и о порабощении и уничтожении славян. Мои приятели Лапидус и ст. лейтенант Червинский, которым я сообщил по телефону эту новость, встретили меня потрясенными. 

Все слушавшие радио имели вид оглушенных, пришибленных. Мои близкие кинулись ко мне с расспросами, ища во мне поддержки против охватившей их тревоги. Я должен был скрывать свое угнетенное состояние и старался убедить их в том, что наше правительство стоит на страже страны, но меня томило мучительное соображение: внезапность удара дает страшные преимущества нападающему — это все равно что удар ножом в спину. 

В городе паника. Не успел Молотов кончить речь, как уже образовались очереди в сберегательные кассы и за продуктами, как будто бы враг уже на подступах к Крыму. «Патриоты» колхозники уже в 2 часа дня подняли цены на продукты на 100%. Везде лихорадочный обмен мнениями. 
Какой-то идиот, еврей, пристал ко мне с полувопросом: правительство обещало ни пяди земли не отдавать и воевать только на вражеской территории, а сколько немцы захватили уже советской земли! 

В злобе я хотел его побить, но подумал, что когда пройдет первая паника, этот идиот получит способность рассуждать, ведь я сам в панике, но только умею себя сдерживать. Говорить с ним я не стал. Жалко смотреть на моих соотечественников, настолько у них растерянный вид и пришибленные фигуры. Неужели и я так же выгляжу? — это было бы позором. 

Уже сейчас распространяются слухи о наших победах, но никто им не верит, это ярчайший признак растерянности, страха и недоверия своему правительству. Сберегательные кассы ломятся от напора желающих взять свои деньги. 

23.VI.41 

Ту же растерянность наблюдаю и сегодня: говорят о непобедимости немцев, о глубокой продуманности их планов, о приукрашивании положения нашим правительством, об измене руководителей армии, о движении немцев на Москву и на Симферополь. 

Невежество обывателей, непонимание географических расстояний и этнографии — возмутительно до отвращения, до гадливости. Прошло почти два года поднятой немцами войны, а меня спрашивают: чей город Лондон? И — за нас ли Англия и Италия? (!!!) Честное слово — правда! Вот евреи — другое дело. Я дружу с многими евреями. Евреи прекрасно разбираются в политике и не спрашивают, где Америка, но тотчас ставят вопрос: пойдут ли их дети на войну? Страх перед немцами у них велик. 
Отрадно видеть, как русские соседки, мать и дочь, снаряжают бойца — сына и мужа с полным сознанием долга, со слезами, но без ропота, а ведь после него остается трое малолеток. Уже сегодня военкоматы ломятся от массы добровольцев. Это поднимает дух населения, но растерянность и неуверенность преобладают. 
Говорят чаще всего на тему: Германия договаривается с Англией, чтобы покончить войну за наш счет. Заявлению Черчилля о совместных с нами действиях просто не верят: англичане якобы обманывают нас. Полное невежество в политике. 

24.VI.41 

Сообщения о военных действиях скудны и даже явно подтверждают недоговоренность. Это или недомыслие, или предательство цензуры, желающей посеять панику среди населения, и население верит сообщениям по радио. Например, при сообщении о взятии нами 5 тысяч пленных я слышу вопросы: «А почему не сообщают о наших потерях? Может быть, наших попало в плен 100 тысяч». 

Колхозники «патриотически» поднимают цены на продукты. Все знают гнусную антипатриотическую жадность колхозников, и потому появившиеся слухи о введении нормирования продуктов подхватываются с радостью. 

Говорят так: «Если колхозников не осадить, то они заморят нас, горожан, голодом. Правительство должно и обязано взять в свои руки полный контроль над производством, хранением и распределением продуктов и установить незыблемые цены». 

Я соглашаюсь с этими взглядами, но мне припомнился старый анекдот. Сто лет назад китайский император, ознакомившись с системой ассигнаций, велел выпустить бумажные деньги с императорской печатью. Когда ему донесли, что бумажные деньги не идут и что купцы отказываются брать их за номинальную цену, что бумажные деньги котируются значительно дешевле серебра, его величество приказал казнить лиц, осмеливающихся обесценивать бумажные деньги с императорской печатью. 

Несчастный дурачок думал, что злонамеренные лица окажутся в числе единиц или десятков. В Китае в те времена выполнение приказа шло вслед за его изданием незамедлительно, и в течение одной недели было казнено свыше 20 тысяч человек, отказавшихся принимать ассигнации по номинальной цене. Благодаря таким крутым мерам бумажные деньги сразу пошли в ход, и от этого получил выгоду и сам богдыхан, и 250 миллионов китайцев того времени. 

24.VI.41 

Везде роют щели и окопы на случай воздушных бомбардировок. Имел разговор с Н. (не знаю фамилии). Эта выжившая из ума кляча сохранила про себя дикие представления: «Если бы правительство возвратило частную собственность, тогда появился бы настоящий патриотизм»... Эта особа ничему не научилась, ничего не учла и ничего не поняла за истекшие 20 лет. А невежество и тупость обывателей граничит с идиотизмом. 

Ожидаю увидеть и услышать много гнусностей. Печать не сообщает об изменниках и о шпионах, но население говорит о них много, то и дело, по словам кумушек, ловят шпионов. В существование у нас шпионов и скрытых предателей верю и я, но чтобы их можно было ловить на улицах, в это не верю. 

Определенные изменники, предатели и шпионы — это немцы, живущие у нас в Южной Украине и в Заволжье. От них было бы необходимо избавиться. Я помню, что еще в 1929 г. наш народ роптал и негодовал по поводу того, что правительство помешало немцам выехать из СССР вопреки желанию самих немцев. 

Эти паразиты живут на лучших землях нашей страны, при царизме не несли воинской повинности и пересылали в Германию налоги как немецкоподданные. Еще в 1914 г. наша лучшая армия генерала Самсонова была предана Ренненкампфом на гибель, вместе с армией погиб и наш лучший генерал Самсонов, покончивший жизнь самоубийством. Но в царское время при немецком засилье во дворце понятны были поблажки немцам, в наше же время правительство должно обратить внимание на их всем известный, неистребимый никакой пропагандой шовинизм. Я убежден, что правительство не поставит на командные высоты так называемых русских немцев. 

13.VIII.41 

В июне были «тревоги». При тревогах народ шарахался по улицам как ополоумевший. В июле тревог не было, и до 13.VIII жизнь шла спокойно, но с каждым днем обыватели все больше и больше падают духом. Растет убеждение, что наши войска не в силах противостоять немцам. 
Сводки говорят о боях на реке «Д», у города «Б», у высоты «М». Нежелание информбюро посвящать нас в положение дел расценивается населением как зловещий признак наших поражений, притом поражений грандиозных. 

Лучше было бы, если бы правительство откровенно сообщило нам об отступлении, это было бы воспринято нами как признак силы, не боящейся временных неудач, и население не питало бы себя нелепым страхом. 

Обыватели внимательно следят за сводками и с каким-то остервенением растравляют свои душевные раны: «Немцы продвигаются... Они берут город за городом...» Очевидно, что буквы «Д», «Б», «М» никого не вводят в заблуждение относительно настоящего положения дел. Обыватели следят за местной жизнью и делают из наблюдений свои выводы: «Семьи НКВД эвакуируются... значит, немцы скоро придут к нам». 

Раньше я то спокойно, то озлобленно обрушивался на паникеров. Со всей энергией я разрушал основания их страхов. Я не устал от этого, но я убедился, что все мои убеждения и доказательства действуют на паникера только до встречи его с другим паникером. При следующей же встрече со мною знакомые опять осаждают меня с требованием, чтобы я успокоил их страхи. Да с какой стати! И что я за присяжный успокоитель? Мне это надоело, и меня это озлобляет. 

Если не имеешь силы воли, если не можешь управлять своими нервами, если ты трус, то и погибай к черту! Другим, более достойным, будет свободнее дышать без тебя. Что меня особенно озлобляет, так это то, что паникерствуют самые никчемные, ненужные. Даже вредные люди. Небось, на собраниях они не смеют и пикнуть о своих затаенных страхах. Читал я, что некоторые утопающие (из слабовольных) хватали за шею своих спасателей и вместе с ними шли на дно. Таковы же и те мерзавцы, которые теперь поддаются панике и набрасываются на своих знакомых, чтобы те их утешали или чтобы передать и им свой страх. «Вдвоем бояться легче» — кажется, совершенно новая поговорка, придуманная мною. 

Сегодня в 2 часа дня в Симферополе тревога. Опять ошалелые мерзавцы мечутся по городу, распространяя панику. Бежит женщина с противогазом и на бегу говорит своему спутнику: «Самое главное — прежде всего полное спокойствие!» Мужественные слова! Но глаза ее вытаращены, как у рака, лицо бледно-землистое, и нижняя челюсть отвисла и трясется. Один взгляд на эту «мужественную» особу способен породить панику. 

Собою я доволен. Только в день объявления войны, 22 июня, я был удручен. Я сразу оценил страшную опасность для родины. Я боялся, что наши войска в первые же дни дадут генеральное, решающее сражение, исход которого был бы для нас пагубен. Но день за днем я все больше убеждался в том, что наше командование стоит на верном пути. И когда со всех без изъятия сторон я наблюдал растущую панику, порожденную продвижением немцев, я лично больше и больше успокаивался: нам не время наступать, пока тактика врага не разгадана, пока не разработаны на военном опыте наши планы, пока мы не придвинем к фронту нашу технику. Пока Урал не изрыгнет достаточно вооружения. 

Не надо забывать, что мы получили первый сокрушающий, предательский удар, способный нарушить все наши планы и ослабить выставленные первоначально силы, и что на нас двинута техническая сила не одной Германии, а девяти европейских держав. 
Не надо забывать, что мы оказались не перед одним врагом, как рассчитывали раньше, а перед удесятеренной техникой, значит, перед десятью врагами. И ведь за нашей спиной стоят готовые наброситься на нас Япония и Турция, оттягивающие к своим границам значительную часть наших сил. При таких условиях первоначальные поражения не должны удивлять. 

Признаться, я ожидал более быстрого продвижения немцев. Даже падение Москвы меня не обескуражило бы, настолько я уверен в конечной победе русских войск. Я ожидал немедленного выступления японцев. И все-таки во мне с каждым днем крепла уверенность, становящаяся непоколебимой, — в нашей победе. 

Эта уверенность крепла потому, что наши войска отступали. Парадокс. И со своими знакомыми я говорил парадоксами: «Хорошо, что нас бьют, это значит, что нас еще не разбили, а если нас еще не разбили, будьте уверены, что мы разобьем немцев». Я приводил разные соображения, подкреплявшие эту мысль. И с удовольствием видел, что успокаиваю своих слушателей. Но что значу я один? Как я уже говорил — мои убеждения действуют только до встречи одного паникера с другим... 
В то время как растет моя уверенность в победе, мои знакомые с трудом скрывают, а иногда и не скрывают свою тревогу. Вот как одни и те же причины (наступление немцев) порождают совершенно противоположные настроения. Тревога окончилась, когда я ставлю точку. Написавши свои мысли, я чувствую себя как человек, поговоривший по душам с близким и сочувствующим другом. 
15.VIII.41.  Семья моя чрезвычайно сильно реагирует на тревоги. Особенно волнуется Надя. Во время тревог она схватывается с кровати, поднимает всю семью, кричит на всех и приказывает одеваться и бежать спасаться в ближайший подвал. Все послушно одеваются, и часть семьи бежит в подвал. Криками и даже ругательствами Надя заставляла и меня спасаться. Но оттого ли, что я фаталистически настроен, оттого ли, что у меня до некоторой степени атрофировано чувство страха, я не трогаюсь с постели и спокойно читаю, так как заснуть при семейной суматохе трудно. Я прошу «оставить меня в покое» и вижу, что мое хладнокровие действует отрезвляющим образом на всю семью и даже на Надю.  Да, право, я не поднимаю паники, я не представляю себе, как бы это я стал метаться, кричать от страха. Пользуюсь тревогой, чтобы написать кое-что при свете. О чем бы? Сразу и не придумаешь. Да, вот о чем. Обрывки мыслей, неясные впечатления от разговоров, подозрения. Напишу о татарах. Но что? Ничего определенного у меня пока нет. Буду писать то, что мне «кажется».  Уже давно мне бросилось в глаза, что из всего населения Симферополя татары держат себя наиболее спокойно при разговорах о войне. Учитель В., играющий со мною в шахматы, мягко, вкрадчиво, но определенно проводит мысль о неизбежном и полном разгроме немцами англичан. В сознании его собеседника невольно создается убеждение также и в том, что подобный же неизбежный и полный разгром ждет и СССР, хотя эта осторожная бестия и старается прикрыть свою затаенную мысль рассуждениями о неизмеримых просторах России, каковых просторов немцы не могут захватить полностью. «До Сибири немцам не дойти», — говорит он, а это утверждение означает, что все остальное, кроме Сибири: европейская часть СССР, Средняя Азия и Кавказ — могут быть захвачены немцами. Этот же субъект с кажущейся непосредственностью восточного человека, глядя прямо в глаза собеседнику, уверяет задушевно, что он очень любит русский народ. Это подозрительно. Почему он любит русский (именно русский) народ, а не вообще все народы СССР? Почему он говорит так об одном русском народе, а не об общей нашей родине? Не поступят ли крымские татары с «любимым» русским народом теперь так же, как в 1853–1854 гг., когда они предавали и продавали нас в севастопольскую кампанию? Но ведь тогда татары, хотя и пользовались всеми правами русского гражданства наравне с русским народом, имели оправдание в национальной розни, в сознании недавнего завоевания страны, при советской же власти, давшей им полную возможность развивать свою национальную культуру, облегчившей развитие их национальных сил, измена родине не найдет никакого оправдания. Да, вот я вспомнил, что меня мучило: С. — рыхлый татарин, живущий по ул. Ленина. Я у него несколько раз играл в преферанс. Он тоже «любит русский народ», любит он и Россию. Так вот как: татары любят Россию. Удивительная вещь: у меня, русского человека, горячего патриота, «Россия» давно слилась в компактную массу СССР. Если я по привычке иногда говорил слово Россия, то я всегда отождествлял его с понятием СССР. И вдруг не я, русский человек, уже старик, выпячиваю и подчеркиваю слово Россия, а татары. Да, татары на каждом шагу именно выпячивают это слово.   С. любит не только Россию, не только «русский народ», он любит и Ленина. Он так и говорит: «Я люблю Ленина». Но что же тут подозрительного?  Сейчас, в 2 часа ночи, в тот самый момент, когда я ставил свой последний вопрос, меня вдруг озарило. Дело не в том, что говорят татары, а в том, что они замалчивают!! Да, да! Они замалчивают. Они замалчивают одно слово, которое гремит по всей стране, слово, без которого немыслим никакой разговор. Как я мог этого не заметить? Но, может быть, мне это кажется? Продолжаю. С. любит и меня как русского человека, и вот почему он делится со мною своими опасениями. А опасения его — серьезного характера: он «боится», что Турция выступит на стороне Германии. Тут я, по глупости, не удержался от контрвопроса: «Вы боитесь за Турцию?» Он понял иронию и ехидство вопроса и замолчал. Но сегодня у решетки горсада С., вздыхая, опять высказывал опасения насчет выступления Турции. Довольно, я слишком нервозен. Если Надя прочтет мои высказывания о татарах, она задаст мне трезвону.

31.Х.41 

"Куда я задевал свои записки — ума не приложу. Не желая, чтобы кто-нибудь не умеющий объективно рассуждать читал мой дневник, я писал на отдельных листках и эти листки прятал, так что и сам не найду. 
Горечь от поражений переходит в чувство неописуемого страха. Падение Одессы, Киева, разрушение Днепровской плотины переживаются как болезненные раны собственного тела и души. Горит Сарабуз, горят нефтехранилища, наша армия отступает и сжигает запасы. 

На северо-западе видны клубы черного дыма, прорезаемые бушующим пламенем. Это разгром, это страдания родины. За этим дымом, за этим пламенем мерещится несокрушимый и беспощадный идол войны в каске и со свастикой. Там бесконечные колонны танков и обозов, там необозримые массы моего (потому что я и родина — одно) вековечного врага. 

Наши соседи наблюдают за пожарами. Растерянное выражение лиц, приглушенные голоса, страх на лицах, в голосах, в жестах и отчаяние, отчаяние, отчаяние. Я уже молчу. 

Я многое мог бы сказать в утешение своим близким и знакомым, но если даже моя семья осмеливается бросать мне упреки в том, что я «говорю глупости», когда предсказываю победу своей родине, то что же говорить о других! Да и черт с ними со всеми, и родными, и не родными. Что значат они и что значу я сам, когда родина погибает? Но погибает ли родина? Ведь я верю, я знаю, я убежден в том, что конечная победа принадлежит нам. У меня есть неопровержимое доказательство моих убеждений. 

Аристотель! Величайший ум всех веков. Я изучал твою «логику». Спасибо тебе: ты научил меня верить тому, что дважды два есть четыре. 

2.XI.41 

С 31.Х начались пожары и взрывы за городом. Моя семья в отчаянии. В этих пожарах я вижу гибель родины, но вместе с тем и показатель ее силы: если наше командование сжигает запасы, то значит, оно не хочет сдать их врагу, следовательно, борьба будет продолжаться. 

Но наряду с щемящей тоской у меня крепнет надежда на возрождение армии и на конечную победу моего народа: резервы в России есть, а за Волгой есть недоступный врагу, несокрушимый Урал, десятки заводов которого дадут русской армии техническую силу для победы. 
Эти мысли я стараюсь внушить моей семье и моим знакомым, но и семья и знакомые не верят мне: они верят совершающимся фактам и убеждены в том, что с их личной гибелью погибнет и страна. «Немцы непобедимы» — вот всеобщее убеждение. Все думают только о том, что будут делать немцы с нами: обратят ли нас в рабство или дадут «свободную жизнь». В том, что немцы обратят нас в своих работников и даже в рабов, убеждены многие, но все надеются, что при немецком рабстве можно будет хоть как-нибудь «жить». 

По пути на службу я встречаю немецких мотоциклистов, автомобили. Валяются трупы убитых подростков, вышедших с ружьями стрелять в немецкие танки. Бедные мальчики! Они так же, как и я, верили в победу родины, иначе они не подумали бы о том, что надо выступать с оружием в руках. 

Так возле трупов и лежат их ружья и рассыпанные патроны. Поразительна меткость немцев: у убитых только по одной ране — на лбу или в сердце. Населения не видно: все в панике бегут с главных улиц. 

31.Х и 1.ХI, да и сегодня идет грабеж магазинов и складов. Я не имею права называть это грабежом: население берет себе свое народное достояние, чтобы не умереть от предвидимого всеми голода. Жаль только, что власти при отступлении не давали населению брать припасы со складов: это или глупость отступавших, или предательство остававшихся начальников, желавших выслужиться перед немцами. На консервном заводе «Трудовой Октябрь» какой-то мерзавец с ружьем в руках прогонял жителей, хотевших взять себе оставшиеся запасы продуктов. Какой гнусный мерзавец, какая отъявленная гнусная сволочь: он хотел передать эти запасы нашим врагам. 

К счастью, какой-то красноармеец прогнал этого негодяя и даже хотел его застрелить и объявил всем собравшимся, что они могут брать все с завода, и люди хлынули на завод и стали забирать сахар, консервы, варенье. Забирали продукты с этого завода круглые сутки, но, по рассказам, немцы успели захватить гораздо больше того, что взяло население: какие громадные запасы у нас были. 

Я уверен, что власти подготовили завод ко взрыву, но нашлась какая-то продажная сволочь, которая предотвратила этот взрыв и предполагала сдать немцам в подарок народное достояние. Теперь жители сами ломятся в склады и в магазины, бьют стекла, ломают мебель. По-над стенами домов крадутся люди с мешками и котомками. Появляются пешие немцы, проходящие с выражением величайшего презрения мимо «русских дикарей». 

3.XI.41 

У меня из памяти не выходят мальчики, убитые немцами на улице Карла Маркса. Один из них имел рану во лбу. Рана была разворочена, очевидно, немцы применяют разрывные пули. Разрывные пули легкую рану делают тяжелой. Не убитый, а только раненный разрывной пулей не только выбывает как боец, но на всю оставшуюся жизнь делается калекой, выбывает из числа трудоспособных людей и обрекается на жалкое несчастное существование. 
Разрывные пули «дум-дум» Гаагской конференцией запрещены для употребления в войне. Однако немцы ими пользуются. Они попирают международные установления и этим доказывают, что стремятся не только победить русский народ, но и принести ему наибольший вред и наитяжелейшие страдания. 

Мне говорили, что в битвах на Перекопе наши войска применили новое оружие — огнемет, — действовавшее на немцев устрашающе. Немцы будто бы прислали нашему командованию ультиматум: убрать огнеметы, иначе они применят газы, а наше командование будто бы подчинилось. Что же это такое? Неужели мы в таком несчастном положении, что нас можно бить и в то же время принуждать действовать так, как выгоднее врагу, в то время как свобода действий врага ничем не связывается? Но ведь это же сплошной ужас, подавляющий всякую надежду на спасение. И эти мальчики, убитые разрывными пулями! Почему никто не разъяснил им, что их порыв идти с винтовками против танков не геройство, а просто глупость. 

У нас во дворе объявилось два «героя», это Петя Д. и Ваня Ш. Обоим лет под сорок, оба избавились от приказа в армию, Петя не знаю каким путем, а Ваня симуляцией сумасшествия, оба пьяницы. Разница между ними та, что Петя — отъявленный пьяница, а Ваня — горький пьяница. 
31-го октября и первого ноября Петя и Ваня, как орлы, набросились на соседний винный склад. Тащили они водку и плохое вино. Но, очевидно, они не обладают пороком стяжания, так как, перенесши четыре ведра выпивки, не пожелали больше трудиться, а начали наслаждаться добытым «сколько душа принимает». Но, имея в виду, что «душа их принимает много», Петя и Ваня заставили своих жен продолжать хищение вина, так как им самим было некогда: они пробовали вино. 

К ночи с 1 на 2 ноября Петя ощутил прилив необычайного мужества. Он захватил красноармейскую винтовку с несколькими сотнями патронов, расположился у ворот нашего двора и, окруженный подростками и восхищенными детьми, начал стрелять в звездное небо. Стрелял он долго, всю ночь, с вдохновением, с боевым кличем. Из милости он позволял и подросткам пострелять из своей винтовки в то время, когда приходилось подогревать мужество глотком вина. 

Убегавшим с великой растерянностью красноармейцам Петя кричал: «Эх вы, трусы! Не умеете вы сражаться! Вот я покажу вам, как я сражаюсь: один выйду против немцев и буду расстреливать их до последнего патрона!» Бедный Ваня за эту ночь несколько раз засыпал, отуманенный винными парами, но просыпаясь, шел к другу пострелять и вместе выпить. 

Не следующий день сосед шофер, еврей, спрашивал: «Что это за сумасшедший стрелял всю ночь? Наша семья из-за него не спала всю ночь и мы лежали на полу, боясь, что пули залетят к нам». Вчера и сегодня Петя и Ваня продолжали пить. Петя самодовольно говорит: «И настрелялся же я — от пуза!» Винтовка брошена в уборную. У Пети осталось еще настолько благоразумия, что он не отдал ее просившим у него подросткам."

6.XI.41.  Образовалась городская управа во главе с Каневским — городским головой. Каневского я хорошо знаю, это очень глупый человек, надутый дурак, воображающий себя умным человеком. Удивительно действует паника даже на мыслящих людей: у меня является мысль пойти к Каневскому и попросить его, как бывшего моего многолетнего сослуживца, о протекции. Как это гадко и мерзко! Я гоню эту мысль с гадливостью, говорю своим знакомым: «Лучше умру, чем поклонюсь врагам». Появился первый немецкий приказ о казни 50-ти человек населения, если будет убит один немец. Этот приказ увеличивает ужас. Но уже громко со всех сторон раздаются злобно-торжествующие голоса обывателей: ругают советскую власть, прославляя немцев как наших «спасителей». А в некоторых домах устраиваются пение и пляски под патефон; какой-то сосед обнимает немца; сосед М., очень глупый человек, ораторствует на тему о том, что немцы дадут нам сытую жизнь. И его слушают, и ему поддакивают.Соседки, сестры П., просто захлебываются от радости и громко-злобно-торжествующе угрожают жителям двора «выдать всех» немцам за советские симпатии. Сестер П., бывших раньше большевичками и активистками, ненавидел весь двор, все их сторонились, не разговаривали с ними. Теперь же, когда они перекрасились в немецкий цвет, их стали просто бояться, и многие соседи (у нас во дворе до ста жильцов) стараются подружиться с ними.  Большинство населения дрожит от ужаса перед немцами, люди имеют вид пришибленных. На перекрестках улиц висят молодые мужчины и даже женщины, казненные немцами за «грабеж». Можно подумать, что эти люди тащили продукты, принадлежавшие немцам. Хождение по улицам ограничено 12 часами, от 6 до 18 часов.

 Стало известно, что в Бахчисарае толпы татар встречали немцев хлебом и солью и благодарили за освобождение от русской власти. Приветствия татар переданы Гитлеру. Говорят, что при этой бахчисарайской встрече татары просили разрешения резать русских, думаю, что это последнее — неправда. Я сам видел татар красноармейцев в форме и с ружьями у городского сада, они предлагали немцам свою «сдачу» в плен. Немецкие офицеры с величайшим пренебрежением отвернулись от этих «воинов».Татары, потоптавшись на месте в нерешительности, медленно пошли прочь со своими ружьями: даже оружие у них не отобрали немцы! Видел я и русских пленных — более ужасно-угнетающего и позорящего зрелища нельзя себе представить. Я насчитал толпу в 4 тысячи человек — грязных, изможденных, растерянных. Немецкий конвой с грубыми криками, с побоями гнал их как стадо. Несчастные шли спотыкаясь, обращая молящие глаза на прохожих. Ах, это молящее выражение глаз!

Столько тоски, столько страдания, столько мольбы было во взглядах этих несчастных, что, боюсь, эта картина будет преследовать меня кошмаром во сне.Женщины чуть слышно повторяют: «Несчастные, несчастные». Мужчины, в большинстве старики, так же чуть слышно говорят: «А, сволочи! Не хотели сражаться! Теперь поняли, к кому попали в лапы». Но эти речи сопровождаются неудержимо текущими слезами. Многие пытаются давать пленным еду и папиросы, но немецкий конвой грубыми криками и ударами отгоняет людей, приближающихся к пленным.Перед приходом немцев муссировались слухи о том, что немцы дружески относятся к интеллигенции. Я причисляю себя к интеллигенции. Одет я прилично — в меховую шубу, лицо у меня интеллигентное, длинная борода с проседью придает мне почтенный вид, побуждавший моих сограждан всегда давать мне дорогу и уступать место в трамвае («старикам у нас почет»). Весь день сегодня я слышал со всех сторон эти выражения: «Не хотели сражаться — теперь помучаетесь». И: «Несчастные, несчастные — что их ждет?» На другой улице я увидел другую толпу пленных, которых насчитал также 4 тысячи человек. Немец офицер зверски рычал по-русски на прохожих и разгонял их ременной плеткой, но те даже не обижались, даже не избегали его ударов: они стремились потоком по тротуару, стараясь не отстать от нового стада пленных, которых немцы гнали по мостовой.Вот плетка опустилась на голову старика, шапка сбита, лысая голова осталась неприкрытой, но старик не остановился, не поднял шапку и с раскрытым ртом, задыхаясь, бежал вприпрыжку и смотрел в колонны пленных, где, вероятно, шел его сын. Вот плетка хлестнула по плечу женщины, она вскрикнула, но не обернулась, а только схватилась левой рукой за ушибленное плечо и побежала дальше, расталкивая прохожих.

Но при отступлении началось разложение армии. Главное несчастье состояло в том, что крымская армия, оборонявшая Перекоп, была составлена по принципу территориальности и была насыщена крымскими татарами. Уже больше месяца тому назад я слышал от многих лиц, что татары удирают из армии и скрываются в своих деревнях. Дезертирство татар усиливалось с каждым днем с октября месяца. Но мало того, что татары дезертировали сами, они под видом дружбы развращали и русских бойцов, убеждая их покидать позиции и обещая скрывать в своих деревнях. Когда же крымская армия стала отступать, то все бойцы — крымские жители стали разбегаться по местам жительства. Случалось так, что командный состав оставался без бойцов или бойцы без командиров. Немцы стремительно преследовали разлагающуюся армию. Татары сразу же перешли на сторону немцев, проводили их в обход и наперерез отступавшим боковыми тропами, и случалось так, что отступавшие части натыкались на сидевших в засаде немцев и попадали в плен. Роль татар в этой войне определенно предательская.

Уже известно, что из татар будут организованы войска для войны с русскими. Распространяются слухи, что татары собираются вырезывать русские деревни и даже кое-где уже режут русское население. Русское население особого страха не проявляет, относясь с презрением к боевым качествам и храбрости татар, но каждый выражает крайнее возмущение и негодование.Говорят такие речи: «Татарскому национальному меньшинству советское правительство предоставляло большие льготы и давало большие послабления, чем русским: татар меньше раскулачивали, татар меньше ссылали, татар меньше ограничивали в правах, и вот татары предательствуют».В городе появились и русские дезертиры. Они предполагали, что своим появлением обрадуют своих родственников и знакомых, но вместо радости и поздравлений они получили негодующие упреки и без стеснения бросаемое им слово «дезертир». Старики глубоко возмущены их поведением и ругают их, а женщины и дети при упоминании о них говорят: «Мой дезертир». И «дезертир Ванька», «дезертир Петька». Дети кричат им вслед: «Вот пошел дезертир». Пристыженные дезертиры дают обещание бежать в леса и стать партизанами, но некоторые стараются оправдаться в глазах родственников и знакомых. На правах наблюдения событий я считаю себя обязанным привести их оправдания, хотя мне и претит это дело: будущий историк разберется в этом вопросе лучше меня, а мне некогда — только бы успевать записывать то, что я вижу и слышу.  Вот что говорят эти «вояки»: «Мы не желали воевать за советскую власть, которая раскулачивала нас, ссылала, держала впроголодь, заставляла работать до изнеможения и за малейший проступок отдавала под суд».

Все они как сговорились, твердят одно: «За что воевать? У нас не было родины, у нас была нищенская жизнь, у нас было рабствоТрое молодых людей расспрашивали меня на улице: «Как попасть в крымские леса?» На мой полувопрос, полуупрек их поведению они ответили мне: «Мы русские, но у нас не было даже нации, мы даже боялись называть себя русскими, русское национальное чувство мог унизить и оскорбить всякий татарин, всякий украинец, и мы не имели даже права поддержать наше достоинство.

На мой вопрос — почему они идут в леса партизанить? — они ответили: «Мы собственными глазами видим, что несет нам немецкая власть. Лучше умереть с оружием в руках, чем попасть к немцам в лапы». Один папаша такого дезертира высказался так: «Русский народ создал культуру во всей стране, он поднимал дикие некультурные народы до своего уровня, а теперь русский народ должен сражаться в то время, когда облагодетельствованные им татары, армяне и прочие просто предают страну немцам, переходят на их сторону».  Уже несколько раз передо мной высказывались соображения, что немцы «создадут настоящее русское национальное государство». Уже поздно, но я не могу спать, буду работать до утра. По передаваемым мне немецким источникам выясняется грандиозный разгром крымской армии: 206 тысяч одних пленных, артиллерия брошена, десяток немцев с татарами брал в плен полки. Ужас, граничащий с отчаянием, охватывает меня. С кем бы я ни говорил — все без исключения убеждены в том, что все советские войска разбиты, что страна осталась без сил, что сопротивление жалких остатков армий бессмысленно. «Надо подчиниться немцам» — вот всеобщий вопль. «Подчиниться скорее, сразу, подчиниться безусловно — тогда, может быть (!), немцы окажут хоть какую-нибудь милость». В день прихода немцев во всех семьях уничтожались портреты вождей, все без исключения книги советского направления, даже учебники: география, история, грамматика, даже арифметика, так как в учебниках встречаются черты советского строительства.  Мало того, уничтожаются документы о службе, трудовые книжки, похвальные отзывы о работе. Все это делается из страха перед доносчиками, которые могут обвинить своих знакомых в советских симпатиях, а за советские симпатии немцы, по слухам, будут наказывать вплоть до казни. И действительно, в желающих доносить — предавать нет недостаткаСестры П. неистовствуют.

При советской власти они активно выступали убежденными большевичками, были безбожницами и держали религиозных старушек в постоянном страхе разоблачения их религиозных настроений, а религиозность, по мнению П., служила прямым доказательством контрреволюционности. П. грубо, бесстыдно оскорбляли религиозное чувство верующих, хамски поносили как самих верующих, так и предмет их веры и поклонения — Бога, иконы, церковь, таинства, священников. Теперь же сестры неистово ругают Сталина, партию, советскую власть и громко, по-прежнему бесстыдно, угрожают всем и каждому доносами немцам за советские симпатии. В моей семье также уничтожались советские книги. Портретов вождей у нас не было. Единственный снимок Сталина из детской книжки я запаковал в стеклянную банку и отнес к знакомым закопать в землю, вместе с трудовой книжкой Сережи и со своими стихотворениями. С грустью наблюдал я готовность русских людей отречься от своего правительства, от своей национальной гордости в угоду завоевателям — тысячелетним врагам своего народа. С отвращением, с гадливостью смотрел я на заискивание моих сограждан перед немцами, на их стремление брататься со своими завоевателями. Особенную гадливость во мне возбуждают женщины: уже 4 ноября наиболее красивые и выхоленные женщины гуляли с немецкими офицерами, подчеркивая свою интимную близость с ними.  Женщины — жены советских бойцов — зазывают к себе на квартиры немцев и предоставляют себя в их распоряжение. Сразу стало в моде восхищаться всем немецким: немецкими самокатками (авто), немецкими танками, лошадьми битюгами (кажется, наших же заводов) и самими немцами, белыми, румяными, жирными, презрительно самоуверенными. Мало того, наши мерзавцы восхищаются умением немцев вести войну, и их техникой, и их победами. И я принужден глотать эти пилюли.  

Животный страх перед немцами затемняет рассудок сограждан. Меня никто не хочет слушать, не дают мне раскрыть рта, и мои высказывания о предстоящих русских победах называют прямо в глаза мне глупостями, еле-еле удерживаясь, чтобы не назвать меня самого дураком; это слово прямо висит в воздухе и звенит в моих ушах в бессонные ночи.  Немцы взяли весь Крым, кроме Балаклавы, Севастополя и горно-лесистой части. По словам «Алешки» (М.) Севастополь не сегодня-завтра будет взят. Что делается в остальной части России — нам неизвестно.   Вообще убеждение в полном разгроме всех советских армий действует на меня угнетающе, доводит до беззвучной истерики. Мое убеждение в конечной победе моей родины и в конечном разгроме немцев, основанное на географических и экономических, этнографических данных и на ясно замечаемых мною политических ошибках немцев, недостаточно для моего душевного равновесия: оказывается, человеку необходимо не только убеждение, но и уверенность, а уверенность зависит в большой степени от отношения окружающих. И вот в окружении своем я не вижу поддержки своим убеждениям.  Если бы был хоть один человек, пусть даже необразованный, разделяющий мои убеждения, я чувствовал бы себя увереннее и бодрее. Но такого нет. Татары откровенно торжествуют, евреи ноют, русские в полной прострации, караимы, армяне, болгары толпами идут в услужение немцам.   Вывешены немецкие приказы об учреждении института старост в каждом доме. Евреи к должности старост не допускаются.

спасибо


Комментарии   

+2 # Рой Костин 2019-06-16 10:07
Интересные записи. Очень интересны социально-психо логические зарисовки человеческих и гражданских проявлений у советских граждан того времени. Ни о какой "сплоченности" вокруг режима и речи быть не может, как и о нерушимом межнациональном "братстве". Война обнажила истинное состояние всего "советского общества" - страхи, домыслы, доносы, недоверие, комплексы и аномальные отношения власти к людям.
Но и сам автор дневников - своеобразная личность: то в жар, то в холод.
Продолжение дневника будет?..
+3 # seaman47 2019-06-16 11:40
"наше правительство стоит на страже страны, но меня томило мучительное соображение: внезапность удара дает страшные преимущества нападающем"

Вечная песня про внезапность удара.

Они ожидали, что немцы их заранее предупредят?

Дорогие войны РККА
До нашего нападения остался 1 день..
До нашего нападения осталось 2 часа
Мы нападаем,..приготовьтесь.

" Все знают гнусную антипатриотичес кую жадность колхозников... "

Загнали крестьян в колхозное рабство и возмущаются отсутствием патриотизма.
Это все равно как обвинять заключенных тюрьмы в недостатке патриотизма к тюремной администрации.
+3 # Рой Костин 2019-06-17 09:31
Загнали крестьян в колхозное рабство и возмущаются отсутствием патриотизма.
Это все равно как обвинять заключенных тюрьмы в недостатке патриотизма к тюремной администрации.

Вообще удивляет бесконечная терпимость нашего народа. Ведь большевистский режим был абсолютно антирусским, антинациональны м, что и доказал на деле. Этот режим, в ситуации военного времени, мог просто рухнуть если бы народ в своей массе отказался бы в его поддержке. А затем уже можно было бы поговорить с немцами на равных. А так из одной оккупации в другую и обратно.
+1 # seaman47 2019-06-17 09:44
"Вообще удивляет бесконечная терпимость нашего народа."

После окончания ВОВ Красная Армия покорно сдала оружие, погрузилась в товарные вагоны и уехала обратно в советский лагерь.
Никаких попыток свернуть тоталитарный режим войны-победител и не сделали.

Даже Сталин это признает:
"Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой..."
+3 # teiwaz 2019-06-16 19:28
Цитирую seaman47:

Загнали крестьян в колхозное рабство и возмущаются отсутствием патриотизма.
Это все равно как обвинять заключенных тюрьмы в недостатке патриотизма к тюремной администрации.

В первую мировую было тоже самое. Абсолютно. Не зря ещё Временное Правительство планировало продразвёрстку. А до него - такой проект рассматривался военным ведомством.

Но в Первую Мировую было ещё хуже - помимо крестьян, бузили рабочие. Именно на военных заводах. Они требовали восьмичасового дня и повышения зарплат. В итоге основные военные заводы стояли месяцами из-за забастовок.

В армии процветало адское дезертирство, продажа имущества, отказы выполнять приказы командиров. Армия разваливалась. Война была "непопулярна" несмотря на гораздо более мягкие обстоятельства.

В национальном вопросе дело обстояло ничуть не лучше. Почти всю Первую Мировую бушевало басмаческое восстание в Туркестане, велись реальные бои местных казаков и солдат с мятежниками. Которые собственно и закончились при покорении Советами Туркестана в середине 20-х годов.

Вопросы коллаборациониз ма того периода не рассматриваются , так как сотрудничество с оккупационной администрацией не считалось преступлением или каким-либо нарушением. На гражданских никто не возлагал обязанности вести сопротивление или войну. Поэтому коллаборациониз м или нейтралитет был естественным состоянием.

Немцы вспоминали, что чувствовали себя нищими на Украине, так как на жалование офицера можно было лишь скудно питаться, в то время как местное население процветало продавая втридорого продукты и занимаясь всяческими гешефтами.
+3 # seaman47 2019-06-16 19:53
"Но в Первую Мировую было ещё хуже - помимо крестьян, бузили рабочие."

Крестьяне и рабочие - это граждане России.
Раз они бузили, значит война была не в интересах народа.

Верхушка (Николай, Сталин) решали свои геополитические интересы.
А жертвой был народ.
+2 # High-Jack 2019-06-17 14:40
Очень импонирует Ваша точка зрения, коллега, и собственно стиль изложения самого комментария. Взвешенная и четко сформулированна я позиция. Приятно читать.
+2 # teiwaz 2019-06-16 19:34
Безусловно, никакого внезапного удара не было. Немецкие войска втягивались в операции постепенно в течении нескольких дней, по мере пополнения наступающих частей и подхода резервов.

Внезапным был именно результат немецкого довольно вялого наступления. Оказалось, что никакого фронта нет, каждый выживает в одиночку.
+2 # seaman47 2019-06-16 19:47
" Безусловно, никакого внезапного удара не было. "

Моя мысль была в том, что говорить про внезапность удара в военном деле это бред.
Это как расписаться в своей профнепригодности.
Противник всегда старается напасть внезапно.

Для этого мы (государство) держим на шее эту высокооплачивае мую орду генералов и офицеров, что бы этой внезапности не было.
+2 # teiwaz 2019-06-16 19:59
Цитирую seaman47:

Моя мысль была в том, что говорить про внезапность удара в военном деле это бред.
Это как расписаться в своей профнепригодности.
Противник всегда старается напасть внезапно.

Ну, не совсем бред, конечно. Это объективное обстоятельство.

Например - американцы прощёлкали не выдвижение какого там сраного сапёрного батальона к Бугу, а целую авианосную группировку, которая выклевала им мозг.

Немцы - прекрасно зная планы союзников на высадку, имея на руках прогнозы погоды и графики приливов, умудрились проспать День Д. Причём классически - главком был в отпуске и мчался через всю Европу чтобы успеть спасти хоть что-то.

Так что просохатить можно всё. Но к первому периоду Отечественной войны это действительно не имеет отношения. Даже если бы бойцы спали в окопах 22 июня результат был бы тот же, может и хуже.
+2 # seaman47 2019-06-16 20:40
События в Перл-Харбор и Нормандии разве опровергают мой тезис?

Это как, в оправдание, очередного взрыва на атомной станции (не дай бог такое случится) приводить события в Чернобыле.

Вполне возможно, что они (немцы и американцы) не среагировали должным образом. Значит это их вина.

Но разве это можно сравнить с Советским коллапсом 41 и 42 года?
+2 # teiwaz 2019-06-17 19:11
Вот именно. Советский коллапс был в наименьшей степени связан с какой-либо внезапностью. Оттого америкосы похлюпав носами о потопленных корытах, приступили к методичному щемлению косоглазых. Немецкий фронт тоже не рухнул и колонны англо-американц ев не двигались маршем на Париж.

Природа советского коллапса совсем иная. Пока мы наверное не готовы её рассматривать. Ещё слишком много в головах плохо пережёванной и переваренной галиматьи от агитпропов всех сортов.
+2 # High-Jack 2019-06-17 14:37
Очень интересный материал, спасибо Андрей!
+3 # waffen 2019-06-17 15:12
На тему насколько внезапно было нападение в 41м, есть несколько подборок документов с "допросами" воспоминаниями
https://feldgrau.info/dokumenty/20921-predvoennoe-1941god-chto-znali-v-sssr-bagramyan-i-kh

https://feldgrau.info/dokumenty/20912-predvoennoe-1941god-chto-znali-v-sssr-sobennikov-p-p

https://feldgrau.info/dokumenty/20909-predvoennoe-1941god-chto-znali-v-sssr
+3 # seaman47 2019-06-17 16:15
Спасибо.

Тут мне кажется интересным не только документы, но и мировоззрение советско-россий ского обывателя.

Для объяснения коллосального коллапса с пирамидой Хеопса из трупов соотечественник ов, ему достаточно просто сказать "враг напал внезапно".
И ВСЕ!
Удовлетворившись таким "объясением", наш обыватель цепляет георгиевскую ленточку и с воодушевлением топает на парад 9 мая.

В магазине выбирая бутылку водки или майонез он прикладывает больше умственных усилий.

Комментарии могут оставлять, только зарегистрированные пользователи.