Никопольский плацдарм. Декабрь 1943 г.

В.Н.Шапошников.

"Высота 73.0 - это курганчик на Никопольском плацдарме, километров в 25-ти от Днепра. В течение нескольких месяцев здесь идут ожесточенные бои с большими потерями с обеих сторон.
       Немцы продолжительное время держат высоту в своих руках. Их траншея проходит в километре перед этой высоткой, а наблюдательный пункт оборудован на курганчике. Мы это знаем благодаря блеску стекол оптических приборов. А также понимаем стратегическую выгодность этого НП, поскольку местность под ним равнинная и просматривается почти до побережья.

     Длительные бои за эту высотку привели к тому, что засеянное перед ней озимой пшеницей поле стало сплошь покрытым траншеями, ровиками, пулеметными гнездами, орудийными и минометными окопами. Все это вырыто в спешке, потому что после захвата нами плацдарма идут каждодневные бои - немцы пытаются сбросить нас в Днепр, а мы бьемся за расширение плацдарма.
    Сплошной обороны ни у нас, ни у немцев не было. Были лишь боевые охранения, пулеметные гнезда, противотанковые засады и тот самый - очень важный для немцев - НП на высоте 73.0.

      Разведчики и связисты взвода управления нашей истребительно-противотанковой батареи обосновались метрах в пятидесяти от наших пехотинцев в бывшей немецкой землянке, из которой выбили немцев в ноябре 1943-го года.                      Добротную землянку с покрытием из трех накатов бревен лишь чуть переоборудовали: засыпали прежний вход, прорыв перед этим новый с противоположной стороны. От прежних хозяев там остались две офицерских шинели, бутылки из-под шнапса, полочка с зеркалом, шахматы и объемистый том "Майн кампф".
     Рядом с землянкой оборудовали свой НП со стереотрубой и ручным немецким пулеметом. В нише на дощечке разместили противотанковые гранаты, десяток "лимонок" и две бутылки с горючей смесью. Чуть сзади расположили хорошо замаскированную 76-тимиллиметровую противотанковую пушку.
++++++++++++
       В одну из ночей второй половины декабря 1943-го года в этой землянке состоялась свадьба командира взвода, лейтенанта Владимира Райкова и санинструктора батареи управления полка, старшего сержанта Маши Гордиенко. На ней вместе с женихом и невестой было семь человек.
    Из ящиков от орудийных снарядов соорудили стол, на котором появились американские консервы: колбаса, сало и тушенка, а из наших продуктов - консервированная жареная картошка, квашеная капуста и банка баклажанной икры. И спирт, который стали выдавать с первого октября по сорок два грамма на брата вплоть до окончания войны.
      После активного ежевечернего стрельбища и швыряния ракет немец угомонился - видимо, приступил к ужину. Вот тогда на нашей стороне и состоялась свадьба.
    Когда все сели, командир соседнего взвода Сергей Кляпик взял на себя роль тамады. И начал так: "Дорогие товарищи! Сегодня у нас радостное, замечательное и вместе с тем не совсем обычное событие. Возможно, такой свадьбы на переднем крае еще не было. А может быть, и не будет, и наша останется единственной, происходящей в таком месте.   Думаю, не ошибусь, если прежде всего пожелаю нашим молодоженам и нам всем дожить до победы". И выпил. За ним это сделали остальные.
    Следующий тост Кляпик предложил провозгласить старшему сержанту Горохову. Тот сказал: "Я здесь самый старший. Мне на днях исполнилось тридцать пять. И поскольку все вы значительно моложе, и в отличие от меня ваша юность приходится на войну, хочу прежде всего пожелать вам насладиться этим периодом человеческой жизни в мирное время. Что оно не за горами, мы с вами уже чувствуем".
++++++++++++
       Затем поочередно получили слово представители Кавказа - грузин Читашвили и армянин Тиратурьян. - Дело в том, что в нашем истребительно-противотанковом полку было много кавказцев, поскольку после отступления и больших потерь в начале войны формировался он вновь в 1942-м году именно на Кавказе. И эти люди - армяне, грузины, азербайджанцы - вносили свой южный колорит.
    Читашвили встал, смутился, стал путать русские и грузинские слова. Но постепенно справился с волнением и, пожелав счастья молодым, прежде всего пригласил их после войны в свое село Оками, сказав, что грузины - очень гостеприимный народ, а фронтовой товарищ для них гость особый.
      Это - друг и даже - брат. Потом сказал, что его отец в 1942-м погиб под Сталинградом. Остались маленький брат, мама, дед и много родственников, которые будут рады Володе и Маше, как родным.
    Когда он закончил, тут же попросил слово командир орудия Вазген Тиратурьян. Его речь была не менее эмоциональна и красноречива. Он говорил, что никогда не задумывался о том, с чем столкнулся здесь, на фронте. О той дружбе, которая царила между людьми разных национальностей - русскими, украинцами, грузинами, казахами, азербайджанцами, армянами:
      "Доживу до конца войны - буду всем рассказывать, какой у нас был интернационал. Не поверят ведь. Но это - сплав и такой, тверже и прочнее которого, наверное, ничего нет. Из моего родного Еревана видны две вершины - Большой Арарат и Малый Арарат. Тысячи лет эти красавцы стоят рядом, подпирая плечом друг друга и находя друг в друге поддержку.
       Так вот пусть же наши Володя и Маша всю свою долгую жизнь, которую я им желаю, будут вместе и неразлучны, как величественно сияющие снегом вершины двух Араратов".
     Несмотря на молодость, Вазген стал к тому времени старейшим воином батареи, поскольку был на войне уже третий год, и первым из командиров орудия получил медаль "За отвагу". На фронт же он пошел добровольцем со студенческой скамьи Московского геологоразведочного Института.
++++++++++++++
       Едва Вазген закончил речь, как у входа в землянку раздался голос часового: "Стой! Кто идет?". Затем более требовательный: "Стой! Стрелять буду!" Часовой специально говорил громко, чтобы в землянке слышали, что кто-то подходит, и на всякий случай убрали со стола спирт. Об этом его заранее предупредил Райков.
     Спирт моментально убрали. Пьяных за столом тоже не было. Поэтому командир спокойно вышел к часовому - посмотреть, на кого он так реагирует. Через мгновение у входа послышались такие радостные приветствия, что спирт тут же вернули на стол. Вошел улыбающийся красавец, 23-х летний помощник заместителя командира полка по политчасти и комсомольской работе, старший лейтенант Ярцев.
     В полку его знали как самого храброго политработника, поскольку постоянно видели в деле на передовой. И, кроме того, особенно уважали за то, что не предоставлял сведения "особняку" - особому отделу. То есть не "стучал", придираясь к словам сослуживцев, выискивая в чем-либо сказанном дух "врага народа", чтобы выслужиться и получить лишнюю звездочку или местечко потеплее.
     Глянув на стол, он понял, что здесь какой-то праздник а когда узнал - какой, сказал, что подарок за ним. И добавил: "Я хорошо знаю и жениха, и невесту. Это мои давние боевые товарищи. Но сейчас особенно хочу сказать о Маше. Мы познакомились с ней на Северном Кавказе, где она служила в санчасти полка.
     Мы тогда отступали. И хорошо помню, как под Моздоком ей пришлось выручать морскую пехоту. Целую неделю эта хрупкая девушка вытаскивала под пулями с поля боя раненых моряков, которые бесстрашно воевали и на земле. Помнишь, Маша, как они шли в атаку, хотя знали, что идут на верную смерть?
       Помнишь боцмана с "Верного", которого звали Одессит? Как перед атакой он снимал шапку-ушанку, вынимал из-за пазухи бескозырку, разрывал на груди бушлат, чтобы видна была тельняшка, и с криком: "Полундра-а-а! Вперед! За Родину-у-у!", с автоматом наперевес и с несколькими ручными гранатами за поясом бросался в сторону наступающих немцев. Вслед за ним с таким же криком, теми же автоматами и гранатами, бежали матросы.
     Вид этих тельняшек на груди и какая-то бесшабашная храбрость наводили на немцев панику. И не было случая, чтобы они не дрогнули, хотя ряды моряков с каждым таким боем заметно редели. Ладно, братцы. Об этом будем вспоминать после войны. Дай Бог каждому здесь выжить. А сейчас все-таки праздник". И выпил.
+++++++++++++++++++
        Тут Маша, поблагодарив всех за хорошие слова и добрые пожелания, предложила тамаде закончить тосты и просто поговорить или попеть любимые песни. Кто-то пожалел, что нет музыки. Но, сидевший до этого молча, старший сержант Оноприенко вдруг сказал: "Сейчас будет музыка" - и вышел из землянки.
      Все посмотрели ему вслед с недоумением. Но Гиви Читашвили пояснил: "Оноприенко встретил тут земляка-пулеметчика. Тот здорово "играет" на пулемете "Максим" - умеет отбивать чечетку. Даже других пулеметчиков научил. Сейчас послушаем !концерт".
     Все притихли. И вдруг началось. Было это, наверное, не хуже, чем у знаменитых братьев Гусаковых, только значительно громче и с более широкими вариациями, поскольку у Оноприенко было большее число "солистов". Этот "степ" привел всех в неописуемый восторг, и вошедший по его окончании "художественный руководитель" оказался в лучах славы и комплиментов слушателей.
       А когда голоса стихли, Ярцев тихонечко затянул знаменитую и всеми любимую фронтовую песню: "Бьется в тесной печурке огонь". Сам поющий сидел возле такой же печурки, выдолбленной в стенке землянки, с выходящей наружу "трубой" - парой гильз от снарядов, вставленных одна в другую.
       Выход для этой "трубы" был снаружи продолблен ломом. В нее вложили скомканную проволоку, которая гасила искры, чтобы немец не мог определить расположение землянки.
     Наконец Ярцев прерывает очередную паузу и предлагает спеть что-нибудь веселенькое. Тут же подхватывается Читашвили и начинает: "На Кавказе есть гора, самая большая, А внизу течет Кура, мутная такая. Если на гору взойти и с нее бросаться, Очень много шансов есть с жизнею расстаться…".
     Эту "жизнерадостную" преамбулу продолжает очень темпераментный и решительный припев: "Мы же народ кавказский, любим песни и пляски. Если обманут глазки - вах!... Будем мы дурной ходить и точить кинжалы, А потом ее стеречь, чтоб не убежала…". Потом он спел еще и чеченскую песню про большой базар, где "русский баришен идет - дай ему дорога…".
++++++++++++++
       Не успели закончить, как рядом с землянкой одна за другой разорвались две мины. Посыпалась земля с потолка, погасла лампа. Райков вышел из землянки: "Часовой, жив?!". - "Жив. Все в порядке". Вернувшись в землянку, Райков сказал: "Все. Отдыхаем. Утром возможно наступление немцев".
       А наутро произошла передислокация частей и подразделений нашего полка, и война разбросала находившихся в ту ночь в землянке в разные стороны. Не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба и довелось ли кому-то дожить до победы." - из воспоминаний мл.лейтенанта 521-го истребительно-противотанкового полка В.Н.Шапошникова.
----------------------------------
      В конце ноября 1943 года под Никополем появились пять кавалерийских калмыцких эскадронов, общей численностью 1200 добровольцев, во главе с полковником Абушиновым (со стороны немцев калмыков контролировал унтер-офицер Вилли Лилинталь).  Они сражались на стороне немцев с лета 1942 года.  С женами и семьями они последовали за 16-й мотопехотной дивизией из широких степей Калмыкии. Это были хорошо обученные разведчики и охотники за партизанами. Они держали партизан в плавнях под неусыпным контролем.
     Из письма родителям немецкого горного стрелка Герхарда Этля: "Вы знаете, сколько километров от Мюнхена до Никополя? 1698 километров! Я увидел на дорожном указателе, который наши артиллеристы поставили на огневой позиции".
     Это замечание являлось ответом на вопрос из письма матери. Неудивительно, что матери в Мюнхене, Вене, Дюссельдорфе, Шверине, Кенигсберге, Бреслау и Дрездене интересовались Никополем. Все в Германии в конце 1943 года знали название этого советского города на Днепре. Все военные сводки в январе-феврале 1944 года начинались словами: "На Никопольском плацдарме наши дивизии продолжают…"
    Начиная с 11 февраля название Никополь исчезает из немецких военных сводок. Несколькими днями ранее, начиная с утра 5 февраля, 28-я армия переходит в общее наступление и отбрасывает немцев к Днепру. И уже 8 февраля ночным штурмом овладевает Великой Лепетихой, чем ставит окончательную победную точку в сражении.
      За период 100 дней боёв 28-я армия уничтожила 17690 человек, 16 танков, 199 орудий, 570 пулемётов. Было захвачено в плен 136 солдат и офицеров.
   Из боевого журнала 6-й немецкой армии: "Шестнадцать дивизий 6-й армии потеряли большую часть своих машин. Вынужденно оставлено значительное количество оборудования службы тыла, в частности пекарни и полевые кухни, а также много тяжелого вооружения. Однако личный состав дивизий был спасен".
Относительно небольшое количество пленных свидетельствует об отчаянном сопротивлении немцев.

спасибо